Короткое тяжелое копье летит во врага справа от меня, вслед за ним шуйца мечет ненужный уже щит налево. Булава, будто сама прыгнувшая в десницу, подбивает копье степняка вверх. Удар!

— Нна-а-а!!!

Буран грудью отбрасывает низкого конька, а рукоять меча ударяет в щит врага, вбивая его верхний край прямо в горло.

Разум не поспевает за телом, только направляя его в нужную сторону. Все смешалось и померкло в клубах пыли. Вокруг вой и стоны, хруст лопающихся под булавой костей и хлюпанье, когда она попадает в мягкое, звон меча, крушащего сырое вражье железо и треск вспарываемой на мне кольчуги.

— Рус! Рус! Хазар! Хазар! — несется со всех сторон, иначе не отличить в этой толчее врага от друга, чтоб не задеть по ошибке.

Уже не понять, летим ли мы с Бураном по-прежнему вперед, рассекая рать как стоячую воду, или наоборот, стоим как скала в бурном потоке.

Русский стяг вырывается из душной серости справа, там князь, там старые бояре. Нет боле резона рубиться поодиночке, порыв степняков запнулся, и сеча идет почти на одном месте. Толкаю Бурана пятками, стремлюсь к своим, а под удар вместо бездоспешных голодранцев все чаще попадает хазарская броня. «Полудень битвы» — знатные ханы с родичами и ближниками.

Они могли бы, пожалуй, вырубить нас поодиночке, даже обоеруких. Но теперь, сбившись в кулаки, по трое, а то и по дюжине, дружина выкашивает ворогов, как жнецы хлеба в серпень, помогая друг другу и щитом и мечом.

Как из мрака на свет мы вырвались из сечи, прорубив себе путь сквозь рать. Степной ветер снес пыль и открыл в паре перестрелов, у брода, нового врага. Сверкающие в лучах полуденного солнца брони и обмотанные белыми тюрбанами кованые шеломы щедро разбавлены зеленым. Магометанские наемники, «Вечер победы». Пара сотен всего, но отборных воинов. Знатный противник, в бою с которым не зазорно сложить буйну голову.

Хазарский воевода перехитрил сам себя, пряча их до времени в низине, рассчитывая измотать нас сечей и добить в решительный момент. Не ждал он княжьего удара. Теперь им трудно разогнаться вверх по склону. Теперь нет у них выбора, только на нас, сметая и чужих и своих. Нет выбора и у дружины, только вперед, только ударом на удар, пусть нас и пара дюжин всего. Княжье знамя не должно пасть.

Снова щетина острых наконечников навстречу, мы же свои копья, а многие и щиты, оставили далеко позади. Нам бы только ворваться внутрь вражьего строя, тогда сеча в мечи пойдет на равных. А значит, кто-то должен принять удар на себя, чтобы проложить путь остальным. И удальцы вырываются вперед, сейчас-то и решится, кто же из нас лучший.

Буран старше и тяжелее коней других бояр, но вынослив и теперь оторвался, оставляя позади и стяг и князя. Не попрекнет никто, что поперед него в сечу, не успеет. Взял я ныне животов немало, пришла пора и свой класть. Помогай мне, Перуне!!!

— Иншалла!!! — упругим ветром дыхнуло навстречу.

— Ррааа!!!

Разметав троих в первом ряду, врубился во второй и, достигнув третьего… воспарил над битвой, с высоты глядя, на вставшего на дыбы и бьющего во вражий щит Бурана, на распластавшееся на его крупе, пронзенное обломками копий, тело. Видел, как стяг влетел вслед внутрь магометанского строя и стоял там незыблемо, защищаемый немногими оставшимися еще в живых боярами. Видел, как пешие теснили от брода стеной щитов табун лишившихся наездников коней, побивая сулицами застрявших в нем оставшихся в седле хазар, не давая ни приблизиться к себе, ни взяться за лук. Как прижатые к реке кочевники бросались в нее и плыли на степной берег, как тонули одоспешенные наемники, как пешие, похватав коней и переправившись через брод, пошли по обоим берегам, добирая остатки вражьего войска.

— Зачем пришли? Нет вам здесь дани!

— Поль, а Поль? — я осторожно погладил по голове сладко спящую жену.

— Аах, — зевнула она и, открыв глаза, спросила: — Чего тебе?

— Чего я натворил то? — уже по взгляду понял, что теребить Полину посреди ночи было большой ошибкой.

— Меня разбудил! Этого мало?

— Да, нет… Кроме этого?

— А, кроме этого, в лягушку превращу, за то, что дурацкие вопросы задаешь! Что стряслось то у тебя, говори прямо?!

— Так… Сны мне снятся… Опять.

— Я ни при чем, это меч твой.

— Что меч? Он железный! Мне вообще ничего и никогда не снится! За всю жизнь такие случаи по пальцам пересчитать! И в половине из них ты виновата!

— Сказано тебе! Меч эти сны тебе посылает! Мое дело — сторона.

— А я говорю — он железный!

— Железный… да не бездушный.

— Ты чего несешь? Еще скажи у избушки твоей душа есть, сейчас на курьи ножки вскочит и убежит!

— Послушай, умник, ты, когда свои моторы делаешь, душу свою в них вкладываешь?

— Так это просто выражение такое. Иносказательное.

— Иносказательное… Бог, создавая этот мир, во все свою душу вложил. И в тебя тоже. Есть у тебя душа? То-то же. А через тебя и в моторы твои. Через кузнеца, что меч ковал, через воинов, которые им рубились, его частица и в клинок попала. Чем больше человек отдается своему делу, тем большую душу в него вкладывает, так и в это «железо» вложили многие и немало.

— Этак у меня вся душа на клочки пойдет, если моторы на конвейер встанут.

— Не ерничай. Когда вкладываешь душу во что-то, ее больше или меньше становится?

— Ээм… Больше, наверное. Чувствую. Противоречие какое-то. Разделяя приумножаешь?

— Не совсем, Сема. Бог есть любовь. Она объединяет, сливает души в одно целое. Закончишь свой жизненный путь в любви к Богу, который тебя тоже любит — воссоединишься с Ним. «Воссияете в Боге» — слышал? Там и все светлые души от начала. И частицы тебя вернутся на Землю, приумножатся и вновь вернутся к Богу. Так-то — Полина многозначительно помолчала и вдруг спросила: — Ты ведь любишь свой меч?

Я как-то не задумывался над этим вопросом. Да, он мне почему-то очень дорог, но можно ли это назвать любовью?

— Не знаю, наверное…

— Так чего ты удивляешься, что он к твоей душе прикоснулся и сны тебе посылает? Ведь нет у него другого способа сказать тебе важное. Ты когда по утрам скакал, о чем думал?

— Да я все время об одном и том же думаю!

— Вот. А он тебе ответил и подсказал. Да еще утешить попытался, показав, что он твоими руками сам собой пожертвовал, а не ты его искалечил. Ой!

— Та-а-а-к! Ты что же, сны мои видишь?!

— Ну Сем… Я ведь тоже тебя люблю.

— Что-то ты мне не договариваешь!

— Наоборот! Слишком много уже сказала!

— Угораздило же на ведьме жениться! Гадай теперь, что выкинет.

— Не выкину, не беспокойся. Крови ведь много видел? Все, жди, родня скоро пожалует.

— Нет у меня никого.

— Нет, так будет. Сын. Завтра же с утра меня в больницу отвезешь, примета верная.

Глава 10

ЗИЛ-4

Тридцатое сентября стало со временем одним из самых шумных наших семейных праздников, но в 1930-м году мне было не до смеха. Жена третий день лежала в роддоме, а я, не уходя с ЗИЛа, как и остальные мотористы, готовил первое шасси «пятитонки». Лихачев, едва только получив известия из МИСИС, что сплавы, входящие в представленный образец, работоспособны до семисот градусов вместо трехсот обычной стали, распорядился ставить некондиционный двигатель, со старыми кольцами, на автомобиль, чтобы не задерживать испытания. Несмотря на то, что металлургам еще требовалось время на опытную плавку и исследования свойств новых марок стали, которых оказалось аж пять, по числу слоев, входящих в единичный пакет. К счастью, директор не стал рассказывать, откуда у него взялось это богатство, чем спас от растерзания само лезвие меча. Впрочем, думаю, оно мало бы дало информации, кроме уже имеющейся, его можно было исследовать только крупными кусками, не разделяя на слои, которые в черенке значительно толще, чем на лезвии. Да и термообработка разная, клинок должен быть очень упругим, а вот черенку это противопоказано, чтобы удар в руку не отдавало.